Дела семейные

— О чем ты подумал утром понедельника, когда впервые после Олимпиады проснулся, наконец, дома? Не было мысли: а не приснилось ли мне все это?

— Если бы действительно лишь приснилось, то это был бы самый страшный кошмар! Но нет, чувство реальности не покидало ни на секунду. Да и поспать толком‑то не получилось. Почти сутки в пути из Парижа до Минска с пересадкой в Стамбуле, потом торжественная встреча, цветы, интервью… Дальше — в Брест, куда добрался ближе к утру понедельника. Днем забрал из роддома жену с сыном (было шумно и много поздравлений), во вторник встретился с тренерами (сфоткались, поговорили), в среду заглянул на канал, немного посидел в лодке. Жизнь продолжается.

— Потрясающее у тебя лето выдалось, согласен? Как будто золотую рыбку поймал…

— Да, можно и так сказать: желания сбылись! А ведь все висело на волоске. Олимпийскую лицензию завоевал еще в прошлом году: 9 сентября у меня день рождения, а 10‑го квалифицировался. Однако до последнего момента не было никакой уверенности, что окажусь в Париже. Знаю, что на меня в Международный олимпийский комитет писали много доносов, в которых были требования не допускать на Игры, напирали на то, что я военнослужащий. Но мы все равно верили и тренировались. Оказалось, не зря.

— Когда больше волновался: когда брал в руки олимпийскую медаль или на руки сына?

— Марка, конечно. Он — моя главная победа.

— Марк Евгеньевич Золотой! Звучит красиво. Кто придумал имя?

— Жена. У нас изначально был договор, что мальчика называет она, а если девочка, то я. Но моя очередь, верю, еще настанет.

— Когда узнал, что стал отцом, что почувствовал? Слезы были?

— Это случилось 30 июля, во вторник. Я уже выехал на четвертьфинальную гонку. Выступил. Очень тяжело на дистанции пришлось: жара под 37 градусов, устал невероятно. Полное опустошение. 

Смотрю в телефон — сообщение от Ксюши: позвони. Набираю по видеосвязи: лежит бледная в реанимации. Родила! Я в шоке, ведь должна была только через два дня. Но радость, конечно, все затмила.

— Супруга ведь у тебя тоже из гребли, верно? Как познакомились?

— Ксения родом из Минска, тренироваться начинала на базе в Чижовке. А познакомились и встречаться стали в Бресте, где оба тренировались в составе национальной команды.

— Золотой ключик к ее сердцу быстро подобрал?

— К такой девушке быстро не подберешься, пришлось поухаживать. Легко не было.

— Предложение как сделал?

— В брестском ресторане «Жюль Верн». Ксюша не догадывалась, по какому поводу я ее пригласил, думала, что просто свидание. А я купил букет роз и предложил стать моей женой.

— Где живете?

— Снимаем в Бресте дом. Сразу ютились в квартире, но, признаться, было тяжеловато. Во‑первых, в Краснополье, откуда я родом, жил в доме. Привык. Во‑вторых, у меня строгий спортивный режим, а в городской квартире соблюдать его довольно непросто: утром подъем, растяжка‑зарядка, обеденный сон, отбой в определенное время… А вокруг у людей свои заботы: кто‑то шумит, уборку делает… Поэтому переехали в дом недалеко от гребного канала, в районе, который называют Киевкой.

— Брест нравится?

— Очень! Уютный, компактный, тихий и при этом современный город. Нет минской суеты. Думаю, пустить здесь корни окончательно, остаться с семьей жить.

— Любимые места имеются?

— Для меня — Брестская крепость. Жене, правда, очень тяжело там находиться, она на ментальном уровне остро чувствует все те трагические события, которые здесь произошли, сильно переживает. Любим гулять по улице Советской — лучше в будние дни, когда поменьше людей. Есть еще чудесный парк воинов‑интернационалистов, великолепная набережная Мухавца… Ее мы с Ксюшей, кстати, привыкли видеть с несколько другого ракурса: не со стороны берега, а с воды — постоянно там гребли во время тренировок.

— Знаю, ты любишь мотоциклы. Откуда в тебе эта страсть?

— С детства. Дедушка ездил, у него был ИЖ, папа тоже — на «Яве». Ну и я время от времени катался. Два года назад купил свой первый простенький мотоцикл класса спорт‑турист — Suzuki Bandit 1200.

— Но мечтаешь, конечно, о Harley‑Davidson?

— Пока нет. Я со многими на эту тему беседовал, и знающие люди утверждают, что любовь к такой технике с возрастом приходит. Так что с годами, возможно, пересяду.

Путь в чемпионы

— Твое детство в Краснополье, каким оно тебе запомнилось?

— Спортивным: гандбол, баскетбол, легкая атлетика… Всегда был в движении. А в 2011 году совершенно случайно познакомился с академической греблей. Правда, заочно. Перещелкивал телевизионные каналы и наткнулся на трансляцию чемпионата мира в словенском Бледе. В 2023 году, к слову, приехал туда выступать, и те детские воспоминания нахлынули с новой силой: узнал этот комплекс! Но в первый раз большого впечатления гребля на меня не произвела. Подумалось: скучно.

— Кто твои папа с мамой?

— Отец трудился в лесхозе главным инженером, а сейчас работает в Москве. Мама — педагог.

— Откуда корни у такой шикарной фамилии?

— Пытался как‑то узнавать, но так ни до чего не докопался. А вообще, у нас в Краснополье много Золотых — это ни диковинка: папа мой — Золотой, я — Золотой, брат — тоже Золотой, еще несколько семей — Золотые… Теперь, кстати, когда фамилия прозвучала громко и на весь мир, еще пару Золотых объявилось, интересуются, не родственники ли.

— Изучая твою биографию, заметил удивительный нумерологический фокус: девятки будто на роду написаны! Появился на свет ты 09.09.1999, а если учесть, что высшей пробой чистого золота считается 999, то вообще какая‑то магия цифр получается!

— Я в это не очень, признаться, верю, но, может, что‑то в такой математике и есть. Марк, кстати, у нас родился утром в 9 часов 19 минут. И гребки в лодке я всегда считаю именно до девяти.

— Ты школу, случайно, не с золотой медалью окончил?

— Да вы что?! Нет, конечно. Как и большинство пацанов, учиться не сильно любил. Хотя физика нравилась, даже в школьной районной олимпиаде участвовал, с алгеброй дружил. А вот с геометрией не сложилось.

— Ну а в лодке‑то ты как оказался?

— На одном из соревнований по легкой атлетике, в котором я участвовал в составе команды Краснополья, тренеры из Могилева заинтересовались одним из наших мальчишек. Я вместе с ним напросился на просмотр в Могилевское училище олимпийского резерва. Но в бег не подошел, сказали, что слишком крупный и не взрывной, в метания тоже не взяли. В общем, расстались с типичным в таких случаях вердиктом: если что — позвоним.

— Не позвонили, конечно.

— Конечно. Но однажды я в очередной раз в школе чего‑то набедокурил и, когда за мной на урок труда явились со словами «тебя вызывают к директору», шел в кабинет с опаской, на ходу сочиняя историю в свое оправдание. Захожу, а там двое мужчин: Олег Юрьевич Дудко и Андрей Владимирович Щемелев, мои первый и нынешний тренеры. «Приходи, — говорят, — греблей заниматься». А тут такое дело, что с гребли ко мне два раза до этого уже приезжали — из Гомеля. И оба раза не заставали: один раз я болел, второй — уроки прогуливал. Разминулись, в общем. Я был уверен, что это та же делегация, и сказал родителям, что меня зовут в город над Сожем. Отец сразу заявил категорическое «нет»: семья там практически не бывает, а одного меня не отпустят. С тем я наставникам и позвонил: далеко, мол, ваш Гомель. До сих пор дословно помню ответ Андрея Владимировича: «Ты что, баклан? Какой Гомель? Мы из Могилева!» Так вопрос оказался решен: в 2014 году я поступил в Могилевское УОР.

— Говорят, что чемпионы — они как грибы: найти мало, нужно еще уметь приготовить. Благодарен наставникам?

— Спасибо хочу сказать всем, кто принял участие в моей подготовке, — это и их успех, и их награда. Это и тренеры, и массажисты, и доктора, и все, все, все. Огромная благодарность председателю Белорусской федерации гребли Александру Михайловичу Мошенскому — для плодотворной подготовки нам были созданы все условия, мы ни в чем не нуждались. За каждым чемпионом всегда стоит огромная команда тех, чей труд не заметен, но их вклад в победу неоценим.

Беларусь — величайшая страна

— Олимпиада оставила в душе глубокий след?

— Раньше, наблюдая со стороны за олимпийцами, всегда пытался угадать: какие эмоции они испытывают? Уже находясь в Олимпийской деревне, следил за выступлениями пловцов, болел за наших. Потом смотрел, как победителям вручают медали, как им все аплодируют. Думал: что они чувствуют? А потом сам оказался на пьедестале.

— И что почувствовал?

— Знаете, глубокого потрясения не испытал, все затмила огромная усталость.

— Еще бы! Финал ты выдал умопомрачительный: нервы всем так взлохматил, что чуть Кондратий не хапнул! Это и был твой план, которого ты придерживался?

— Изначально понимал, что основной мой соперник — новозеландец, с которым, скорее всего, предстоит сражение за бронзу. Немец и голландец объективно были сильнее всех, и бороться с ними мне представлялось очень и очень сложным. Стартовали. Некоторое время шли все вместе, а дальше я испытал настоящий шок, когда соперники вдруг стали от меня стремительно уезжать. «Куда это все рванули?» — задавал себе вопрос и не находил ответа. При этом знал, что работаю в свою силу, иду со своей скоростью и в своем темпе, но остальные почему‑то продолжают наращивать преимущество. По соседней от меня дорожке шел немец, и я ориентировался по его отработке — волне от лодки, которая становилась ко мне все ближе и ближе. Понимал, что это 6 — 7 секунд отставания, а когда начну эту волну чувствовать, станет совсем плохо. Гребу и вижу, что никого не догоняю. Немножко, признаюсь, в тот момент растерялся, даже по­явились мысли в голове, что все кончено, приехали: буду последним, шестым. Но потом принял решение: заключительная гонка сезона, надо отработать ее на всю мощь, до конца и несмотря ни на что! На 1500 метров заметил рядом грека — настиг. Заданного темпа он не выдержал, сдался. Потом еще две лодки оказались рядом, догнал. Чувствую, что сил еще вагон, и начинаю раскручивать. Уже третий! Приободрился. За 200 метров до финиша боковым зрением замечаю рядом голландца и вижу, что он ну очень уставший, техника почти полностью рассыпалась. Свои гребки к тому моменту я вывел на уровень 45 в минуту, о технике, правда, тоже позабыл — просто молотил что было силы! Спина не выдержала — почувствовал острый укол, но на адреналине не придал этому значения. Финиш! От усталости и эмоций (прожил за эти шесть с половиной минут маленькую жизнь) не чувствовал ни боли, ни радости. Но понимал, что сделал большое дело.

— Накануне финала ты сказал: «Cделаю все возможное, чтобы доказать всем, что Беларусь — величайшая страна». В чем, по‑твоему, красота и величие нашей страны?

— В том, что при всех санкциях, дискриминации и негативном отношении Запада к Беларуси наше государство спортсменов не бросило, поддерживает и сразу дало понять: на Олимпиаду мы все равно поедем. Даже в нейтральном статусе. В этом вижу акт уважения к гражданину, к человеку и к его труду. Это очень вдохновляло и прибавляло сил. Мы все равно, пусть без гимна и флага, но представляли на Играх Беларусь, которая в нас столько вложила и столько нам дала. Я всегда это подчеркивал. 

Поэтому Беларусь для меня — великая страна. Доказать это получилось у меня, быть может, не со всей убедительностью, все‑таки серебро — не золото, но я старался и попытался выжать максимум.

Все только начинается

— По пути в Париж ты лишился своей лодки. Что это за история?

— Больше расстроил даже не сам факт, а то, как это произошло. Начну с того, что все документы у нас были в порядке. Имелось и письмо из Международного олимпийского комитета, в котором черным по белому было написано, что путь до Парижа в том числе и через Польшу нам открыт, а все службы об этом предупреждены и проинформированы. Единственное условие: автомобиль и прицеп для транспортировки лодок через границу в обязательном порядке должны были быть частными, не принадлежать ни компании, ни государству. Андрей Владимирович Щемелев накануне отъезда специально мотался в Могилев за прицепом, а потом всю ночь варили к нему стойки для лодок. Сделали. Отправились в путь. Свою границу прошли быстро, нам пожелали удачи, а вот дальше начались приключения. Польская таможня добро давать не собиралась. Наглый начальник‑пограничник устроил крик: лодки не пропускаем, санкции! В официальные бумаги, которые были на руках, даже заглядывать не стал. Как потом выяснилось, польской стороне уведомление из МОК было отправлено пять раз, но ни разу на него не был получен ответ! Как это можно расценить? Думаю, как спланированную акцию. Больше того, нас развернули и поставили в конец очереди. На границе в итоге провели почти 12 часов.

— Где сейчас твоя медаль?

— Дома, рядом. Буду возить ее с собой и показывать детям, чтобы она стала для них стимулом и мотивацией.

— А что жена сказала, когда взяла ее в руки?

— «Ого, тяжелая!» Причем как в прямом, так и в переносном смысле. Заслуга Ксюши в этой награде очень велика, я всегда чувствовал поддержку семьи.

— Что дальше?

— В сентябре начну полноценные тренировки. Буду готовиться к новым стартам, главный из которых — чемпионат мира в Китае в следующем году. Академическая гребля — спорт возрастной, пик результатов здесь, как правило, приходится на период 26 — 30 лет и старше, потому что много зависит от силовой выносливости и накатанного километража, когда мышцы адаптируются к нагрузкам. К тому же если пловцы начинают тренировки едва ли не в пять лет, а в 15 — 16 уже показывают мировые результаты, то в гребле в этом возрасте, по сути, только садятся в лодку. Поэтому и пик оказывается сдвинут.

— Получается, что у тебя все впереди?

— Получается, так. Планка установлена, и опускать ее ниже никак нельзя. Тем более с такой фамилией.

— Золотые слова!

Гордость за страну

— Конечно, чувствую гордость, — говорит Евгений. — Этого успеха добился благодаря нашей команде. Счастлив вернуться домой и находиться в кругу друзей. В Париже казалось, что я один, но понимал, что за спиной страна, люди, огромная семья. Поэтому старался выложиться на максимум.

Семь футов под килем

— Скорость лодки зависит от ее категории, — рассказывает Женя. — В одиночке максимально можно разогнаться где‑то до 25 километров в час. А вот восьмерка — это почти крейсер: общий вес с экипажем далеко переваливает за полтонны и летит она как пуля. Бывает, если ее не заметят и случится столкновение, более мелкую лодку прорезает насквозь.

Сергей Канашиц, СБ